Мы впервые встретились в конце 80-х годов в Париже. Тогда он был известен немногим. Хотя знатоки искусства обратили на его работы внимание сразу же. Путь к мировой славе начался для него на Гар дю Нор, Северном вокзале Парижа, куда приходили поезда из России, в мае 1981 года.
«Я оказался там, – вспоминал потом Заборов, – без имени, без друзей, без своей ниши в пространстве чужого города, куда приехал с яростным желанием начать свою жизнь заново, с нуля».
Ниши у Заборова не было не только в бытовом смысле этого слова. Ему еще предстояло найти свою нишу в искусстве и добиться признания. Он родился в Минске, в семье художника, и войну встретил шестилетним мальчонкой.
Чудом не погиб в той страшной мясорубке, которой обернулась гитлеровская оккупация для Белоруссии. Но он видел, как у него на глазах гибли другие. Этого он не мог забыть никогда. Говорят, что души невинно убиенных не могут успокоиться веками. Они взывают к справедливости, к сочувствию, обращаясь к живым, которые не видят жителей царства теней.
Разве что изредка шарахаются от привидений. Дар Божий, доставшийся Борису Заборову, помог ему эти тени увидеть.
Тени требовали воплощения, но, как это сделать, не учили ни в Минском художественном училище, ни в Ленинградской академии, ни в Суриковском институте в Москве, где получил свой диплом Заборов. Он вынужден был начинать с нуля…
«За относительно короткий период он сделал невозможное.
От полной неизвестности пришел к известности мировой», – говорит мой приятель Александр Френкель, владелец модной галереи Де Бюси в Латинском квартале Парижа, один из тех, кто сразу же понял, какой мощный потенциал у Заборова. У Френкеля я, кстати, впервые увидел увесистую монографию «Заборов», изданную в 2006 г. в парижском издательском доме «Акатос», с потрясающими цветными иллюстрациями. А воспроизвести работы Заборова в цвете, отмечу, задача архитрудная. В том же 2007 году знаковое итальянское издательство «Скира эдиторе» опубликовало в своей знаменитой «квадратной» серии его альбом. Ни один из русских художников вообще пока не удостаивался такой чести. В США состоялась презентация этого альбома, по традиции изданного на английском языке. В этом году в знаменитой флорентийской галерее Уффици открылась выставка одного единственного нового поступления.
Это была картина Бориса Заборова «Художник и его модель».
До него этот уникальный музей приобрел автопортреты только пяти русских художников – Брюллова, Кипренского, Айвазовского, Кустодиева и Шагала. Как-то Борис Заборов сказал: «В искусство нельзя войти через черный ход». Он вошел в него действительно через парадный портал. Таким мировым признанием мало кто может похвастаться.
…Через маленький сад и к прохожу за ним в его студию. На подрамнике – начатая работа. Видно, совсем недавно он работал с обнаженной моделью. Устен ряд за рядом стоят его холсты.
Сколько теперь все это стоит, даже трудно представить.
Мы давно не виделись. Я рассказываю ему о последних выставках в Москве, в Санкт-Петербурге, о новых именах художников, прогремевших и в России, и за рубежом.
«Почему, по-твоему, растет спрос на русских художников, живущих за границей?» «Это феномен временный. Покупают их в основном русские нувориши и олигархи, которые начинали с того, что скупали русских художников ХIХ века. Ну, что знали по Третьяковке, то и покупали. И, кстати, не прогадали. Это хорошее капиталовложение. Ну, а моим коллегам здесь с олигархами просто повезло. Для них это просто дар судьбы».
Купить работу Заборова – престижно. Коллекционеры за ними теперь охотятся. У него появились не только свои галерейщики, но и свои искусствоведы, тщательно изучающие его творчество. Почему его признали на Западе, и только затем, увы, в России? В чем секрет его успеха? Впервые увидев картины Бориса в Париже в 1987 году, я сразу же вспомнил старые фотографии из нашего семейного альбома, сделанные еще в ХIХ веке.
Старые мастера семейного фото поклонялись статике, усаживая своих клиентов в строгие, напряженные позы, связанные с ожиданием, когда же вылетит из объектива долгожданная птичка. Нередко эти фотографии за неимением цвета подкрашивали в рыжевато-бежевые тона. Впервых парижских картинах Заборова все это было. Та же гамма. Та же статика семейных портретов. И торжественно напряженные лица. И взгляды, обращенные в наше время из прошлого сквозь патину минувших лет и событий. С картин Заборова смотрят на нас живые глаза тех, кого давно уже нет. Чтобы добиться этого эффекта присутствия теней во плоти, Заборов создал свою уникальную технику, неизвестную в истории станковой живописи. Российский искусствовед Михаил Герман писал, что ранние работы Заборова еще несут в себе «эхо коллажа, открытой «трансплантации» фотографии в живописную поверхность». (Например, «Девочка с соба- кой» 1981 г). Позднее это ушло…
В каталоге выставки Бориса Заборова в Третьяковской галлерее в 2004 году – именно тогда наконец состоялось окончательное признание художника в России (правда, пока не состоялось в Белоруссии) – в статье известного «забороведа», французского критика Паскаля Бонафу промелькнул такой термин в описании его картин – «небытие». «Из какого небытия, – писал критик, – смотрит на нас «Пара с поломанной куклой» 1993 г., или эта отвернувшаяся от нас обнаженная фигура («Вход в баню», 1989 г.)?»
Небытие – это как бы состояние между жизнью и смертью, как это понимал Федор Достоевский. Заборова нельзя отнести к категории мрачных певцов смерти. При всей внешней мрачности полотен его искусство – жизнеутверждающее. Бонафу верно подметил, что живопись Заборова – это современная метафора Человека, который «только что пересек рубеж ХХ века». На мой взгляд, философия Заборова весьма близка к буддизму, к учению о многочисленных инкарнациях человека. Через смерть к жизни, и обратно к смерти, и вновь к жизни, то в одном, то в другом качестве, в бесконечном круге воплощений. Это особенно заметно в его последних работах. В работе 1998 года «Художник и его модель», приобретенной галереей Уффици, Заборов поместил свой автопортрет, в котором нарочито подчеркнуты его библейские черты, как бы на расстоянии от юной модели. Но это расстояние измеряется временем, в котором он нас приглашает путешествовать.
Художник как бы ведет свою модель за собой, выступая в роли поводыря девушки в нелегком путешествии Человека по спирали времени. Он – тот самый Вечный Пилигрим, которому предстоит таким навсегда остаться в истории Искусства.
